| Вчера — вторник, 13 ноября 2018 г. |
|
| Калейдоскоп Верховная боль в сообществе 10:27:40 |
 | Взрыв огромным консервным ножом вспорол корпус ракеты.
Людей выбросило в космос, подобно дюжине трепещущих серебристых рыб.
Их разметало в черном океане, а корабль, распавшись на миллион осколков, полетел дальше, словно рой метеоров в поисках затерянного Солнца.
- Беркли, Беркли, ты где?
Слышатся голоса, точно дети заблудились в холодной ночи.
- Вуд, Вуд!
- Капитан!
- Холлис, Холлис, я Стоун.
- Стоун, я Холлис. Где ты?
- Не знаю. Разве тут поймешь? Где верх? Я падаю. Понимаешь, падаю.
Подробнее…Они падали, падали, как камни падают в колодец. Их разметало, будто двенадцать палочек, подброшенных вверх исполинской силой. И вот от людей остались только одни голоса - несхожие голоса, бестелесные и исступленные, выражающие разную степень ужаса и отчаяния.
- Нас относит друг от друга.
Так и было. Холлис, медленно вращаясь, понял это. Понял и в какой-то мере смирился. Они разлучились, чтобы идти каждый своим путем, и ничто не могло их соединить. Каждого защищал герметический скафандр и стеклянный шлем, облекающий бледное лицо, но они не успели надеть силовые установки. С маленькими двигателями они были бы точно спасательные лодки в космосе, могли бы спасать себя, спасать других, собираться вместе, находя одного, другого, третьего, и вот уже получился островок из людей, и придуман какой-то план... А без силовой установки на заплечье они - неодушевленные метеоры, и каждого ждет своя отдельная неотвратимая судьба.
Около десяти минут прошло, пока первый испуг не сменился металлическим спокойствием. И вот космос начал переплетать необычные голоса на огромном черном ткацком стане; они перекрещивались, сновали, создавая прощальный узор.
- Холлис, я Стоун. Сколько времени можем мы еще разговаривать между собой?
- Это зависит от скорости, с какой ты летишь прочь от меня, а я-от тебя.
- Что-то около часа.
- Да, что-нибудь вроде того, - ответил Холлис задумчиво и спокойно.
- А что же все-таки произошло? - спросил он через минуту.
- Ракета взорвалась, только и всего. С ракетами это бывает.
- В какую сторону ты летишь?
- Похоже, я на Луну упаду.
- А я на Землю лечу. Домой на старушку Землю со скоростью шестнадцать тысяч километров в час. Сгорю, как спичка.
Холлис думал об этом с какой-то странной отрешенностью. Точно он видел себя со стороны и наблюдал, как он падает, падает в космосе, наблюдал так же бесстрастно, как падение первых снежинок зимой, давным- давно.
Остальные молчали, размышляя о судьбе, которая поднесла им такое: падаешь, падаешь, и ничего нельзя изменить. Даже капитан молчал, так как не мог отдать никакого приказа, не мог придумать никакого плана, чтобы все стало по-прежнему.
- Ох, как долго лететь вниз. Ох, как долго лететь, как долго, долго, долго лететь вниз, - сказал чей-то голос. -Не хочу умирать, не хочу умирать, долго лететь вниз...
- Кто это?
- Не знаю.
- Должно быть, Стимсон. Стимсон, это ты?
- Как долго, долго, сил нет. Господи, сил нет.
- Стимсон, я Холлис. Стимсон, ты слышишь меня?
Пауза, и каждый падает, и все порознь.
- Стимсон.
- Да. - Наконец-то ответил.
- Стимсон, возьми себя в руки, нам всем одинаково тяжело.
- Не хочу быть здесь. Где угодно, только не здесь.
- Нас еще могут найти.
- Должны найти, меня должны найти, - сказал Стимсон. - Это неправда, то, что сейчас происходит, неправда.
- Плохой сон, - произнес кто-то.
- Замолчи!-крикнул Холлис.
- Попробуй, заставь, - ответил голос. Это был Эплгейт. Он рассмеялся бесстрастно, беззаботно. - Ну, где ты?
И Холлис впервые ощутил всю невыносимость своего положения. Он захлебнулся яростью, потому что в этот миг ему больше всего на свете хотелось поквитаться с Эплгейтом. Он много лет мечтал поквитаться, а теперь поздно, Эплгейт - всего лишь голос в наушниках.
Они падали, падали, падали...
Двое начали кричать, точно только сейчас осознали весь ужас, весь кошмар происходящего. Холлис увидел одного из них: он проплыл мимо него, совсем близко, не переставая кричать, кричать...
- Прекрати!
Совсем рядом, рукой можно дотянуться, и все кричит. Он не замолчит. Будет кричать миллион километров, пока радио работает, будет всем душу растравлять, не даст разговаривать между собой.
Холлис вытянул руку. Так будет лучше. Он напрягся и достал до него. Ухватил за лодыжку и стал подтягиваться вдоль тела, пока не достиг головы. Космонавт кричал и лихорадочно греб руками, точно утопающий. Крик заполнил всю Вселенную.
"Так или иначе, - подумал Холлис. - Либо Луна, либо Земля, либо метеоры убьют его, зачем тянуть?"
Он раздробил его стеклянный шлем своим железным кулаком. Крик захлебнулся. Холлис оттолкнулся от тела, предоставив ему кувыркаться дальше, падать дальше по своей траектории.
Падая, падая, падая в космос, Холлис и все остальные отдались долгому, нескончаемому вращению и падению сквозь безмолвие.
- Холлис, ты еще жив?
Холлис промолчал, но почувствовал, как его лицо обдало жаром.
- Это Эплгейт опять.
- Ну что тебе, Эплгейт?
- Потолкуем, что ли. Все равно больше нечем заняться.
Вмешался капитан:
- Довольно. Надо придумать какой-нибудь выход.
- Эй, капитан, молчал бы ты, а? - сказал Эплгейт.
- Что?
- То, что слышал. Плевал я на твой чин, до тебя сейчас шестнадцать тысяч километров, и давай не будем делать из себя посмешище. Как это Стимсон сказал: нам еще долго лететь вниз.
- Эплгейт!
- А, заткнись. Объявляю единоличный бунт. Мне нечего терять, ни черта. Корабль ваш был дрянненький, и вы были никудышным капитаном, и я надеюсь, что вы сломаете себе шею, когда шмякнетесь о Луну.
- Приказываю вам замолчать!
- Давай, давай, приказывай. - Эплгейт улыбнулся за шестнадцать тысяч километров. Капитан примолк. Эплгейт продолжал: - Так на чем мы остановились, Холлис? А, вспомнил. Я ведь тебя тоже терпеть не могу. Да ты и сам об этом знаешь. Давно знаешь.
Холлис бессильно сжал кулаки.
- Послушай-ка, что я скажу,- не унимался Эплгейт.- Порадую тебя. Это ведь я подстроил так, что тебя не взяли в "Рокет компани" пять лет назад.
Мимо мелькнул метеор. Холлис глянул вниз: левой кисти как не бывало. Брызнула кровь. Мгновенно из скафандра вышел весь воздух. Но в легких еще остался запас, и Холлис успел правой рукой повернуть рычажок у левого локтя; манжет сжался и закрыл отверстие. Все произошло так быстро, что он не успел удивиться. Как только утечка прекратилась, воздух в скафандре вернулся к норме. И кровь, которая хлынула так бурно, остановилась, когда он еще сильней повернул рычажок - получился жгут.
Все это происходило среди давящей тишины. Остальные болтали. Один из них, Леспер, знай себе, болтал про свою жену на Марсе, свою жену на Венере, свою жену на Юпитере, про свои деньги, похождения, пьянки, игру и счастливое времечко. Без конца тараторил, пока они продолжали падать. Летя навстречу смерти, он предавался воспоминаниям и был счастлив.
До чего все это странно. Космос, тысячи космических километров - и среди космоса вибрируют голоса. Никого не видно, только радиоволны пульсируют, будоражат людей.
- Ты злишься, Холлис?
- Нет.
Он и впрямь не злился. Вернулась отрешенность, и он стал бесчувственной глыбой бетона, вечно падающей в никуда.
- Ты всю жизнь карабкался вверх, Холлис. И не мог понять, что вдруг случилось. А это я успел подставить тебе ножку как раз перед тем, как меня самого выперли.
- Это не играет никакой роли, - ответил Холлис"
Совершенно верно. Все это прошло. Когда жизнь прошла, она словно всплеск кинокадра, один миг на экране; на мгновение все страсти и предрассудки сгустились и легли проекцией на космос, но прежде чем ты успел воскликнуть: "Вон тот день счастливый, а тот несчастный, это злое лицо, а то доброе", - лента обратилась в пепел, а экран погас.
Очутившись на крайнем рубеже своей жизни и оглядываясь назад, он сожалел лишь об одном: ему всего-навсего хотелось жить еще. Может быть, у всех умирающих/такое чувство, будто они и не жили? Не успели вздохнуть как следует, как уже все пролетело, конец? Всем ли жизнь кажется такой невыносимо быстротечной - или только ему, здесь, сейчас, когда остался всего час-другой на раздумья и размышления?
Чей-то голос - Леспера - говорил:
- А что, я пожил всласть. Одна жена на Марсе, вторая на Венере, третья на Юпитере. Все с деньгами, все меня холили. Пил, сколько влезет, раз проиграл двадцать тысяч долларов.
"Но теперь-то ты здесь, - подумал Холлис. - У меня ничего такого не было. При жизни я завидовал тебе, Леспер, пока мои дни не были сочтены, завидовал твоему успеху у женщин, твоим радостям. Женщин я боялся и уходил в космос, а сам мечтал о них и завидовал тебе с твоими женщинами, деньгами и буйными радостями. А теперь, когда все позади и я падаю вниз, я ни в чем тебе не завидую, ведь все прошло, что для тебя, что для меня, сейчас будто никогда и не было ничего". Наклонив голову, Холлис крикнул в микрофон:
- Все это прошло, Леспер!
Молчание.
- Будто и не было ничего, Леспер!
- Кто это? - послышался неуверенный голос Леспера.
- Холлис.
Он подлец. В душу ему вошла подлость, бессмысленная подлость умирающего. Эплгейт уязвил его, теперь он старается сам кого-нибудь уязвить. Эплгейт и космос - и тот и другой нанесли ему раны.
- Теперь ты здесь, Леспер. Все прошло. И точно ничего не было, верно?
- Нет.
- Когда все прошло, то будто и не было. Чем сейчас твоя жизнь лучше моей? Сейчас - вот что важно. Тебе лучше, чем мне? Ну?
- Да, лучше!
- Это чем же?
- У меня есть мои воспоминания, я помню! - вскричал Леспер где-то далеко-далеко, возмущенно прижимая обеими руками к груди свои драгоценные воспоминания.
И ведь он прав. У Холлиса было такое чувство, словно его окатили холодной водой. Леспер прав. Воспоминания и вожделения не одно и то же. У него лишь мечты о том, что он хотел бы сделать, у Леспера воспоминания о том, что исполнилось и свершилось. Сознание этого превратилось в медленную, изощренную пытку, терзало Холлиса безжалостно, неумолимо.
- А что тебе от этого? - крикнул он Лесперу. - Теперь- то? Какая радость от того, что было и быльем поросло? Ты в таком же положении, как и я.
- У меня на душе спокойно, - ответил Леспер. - Я свое взял. И не ударился под конец в подлость, как ты.
- Подлость? - Холлис повертел это слово на языке.
Сколько он себя помнил, никогда не был подлым, не смел быть подлым. Не иначе, копил все эти годы для такого случая. "Подлость". Он оттеснил это слово в глубь сознания. Почувствовал, как слезы выступили на глазах и покатились вниз по щекам. Кто-то услышал, как у него перехватило голос.
- Не раскисай, Холлис.
В самом деле, смешно. Только что давал советы другим, Стимсону, ощущал в себе мужество, принимая его за чистую монету, а это был всего-навсего шок и - отрешенность, возможная при шоке. Теперь он пытался втиснуть в считанные минуты чувства, которые подавлял целую жизнь.
- Я понимаю, Холлис, что у тебя на душе, - прозвучал затухающий голос Леспера, до которого теперь было уже тридцать тысяч километров. - Я не обижаюсь.
"Но разве мы не равны, Леспер и я? - недоумевал он. - Здесь, сейчас? Что прошло, то кончилось, какая теперь от этого радость? Так и так конец наступил". Однако он знал, что упрощает: это все равно что пытаться определить разницу между живым человеком и трупом. У первого есть искра, которой нет у второго, эманация, нечто неуловимое.
Так и они с Леспером: Леспер прожил полнокровную жизнь, он же, Холлис, много лет все равно что не жил. Они пришли к смерти разными тропами, и если смерть бывает разного рода, то их смерти, по всей вероятности, будут различаться между собой, как день и ночь. У смерти, как и у жизни, множество разных граней, и коли ты уже когда-то умер, зачем тебе смерть конечная, раз навсегда, какая предстоит ему теперь?
Секундой позже он обнаружил, что его правая ступня начисто срезана. Прямо хоть смейся. Снова из скафандра вышел весь воздух. Он быстро нагнулся: ну, конечно, кровь, метеор отсек ногу до лодыжки. Ничего не скажешь, у этой космической смерти свое представление о юморе. Рассекает тебя по частям, точно невидимый черный мясник. Боль вихрем кружила голову, и он, силясь не потерять сознание, затянул рычажок на колене, остановил кровотечение, восстановил давление воздуха, выпрямился и продолжал падать, падать - больше ничего не оставалось.
- Холлис?
Он сонно кивнул, утомленный ожиданием смерти.
- Это опять Эплгейт, - сказал голос.
- Ну.
- Я подумал. Слышал, что ты говорил. Не годится так. Во что мы себя превращаем! Недостойная смерть получается. Изливаем друг на друга всю желчь. Ты слушаешь, Холлис?
- Да.
- Я соврал. Только что. Соврал. Никакой ножки я тебе не подставлял. Сам не знаю, зачем так сказал. Видно, захотелось уязвить тебя. Именно тебя. Мы с тобой всегда соперничали. Видишь - как жизнь к концу, так и спешишь покаяться. Видно, это твое зло вызвало у меня стыд. Так или не так, хочу, чтобы ты знал, что я тоже вел себя по- дурацки. В том, что я тебе говорил, ни на грош правды, И катись к черту.
Холлис снова ощутил биение своего сердца. Пять минут оно словно и не работало, но теперь конечности стали оживать, согреваться. Шок прошел, прошли также приступы ярости, ужаса, одиночества. Как будто он только что из-под холодного душа, впереди завтрак и новый день.
- Спасибо, Эплгейт.
- Не стоит. Выше голову, старый мошенник.
- Эй, - вступил Стоун.
- Что тебе? - отозвался Холлис через просторы космоса; Стоун был его лучшим другом на корабле.
- Попал в метеорный рой, такие миленькие астероиды.
- Метеоры?
- Это, наверно, Мирмидоны, они раз в пять лет пролетают мимо Марса к Земле. Меня в самую гущу занесло. Кругом точно огромный калейдоскоп... Тут тебе все краски, размеры, фигуры. Ух ты, красота какая, этот металл!
Тишина.
- Лечу с ними, - снова заговорил Стоун. - Они захватили меня. Вот чертовщина!
Он рассмеялся.
Холлис напряг зрение, но ничего не увидел. Только крупные алмазы и сапфиры, изумрудные туманности и бархатная тушь космоса, и глас всевышнего отдается между хрустальными бликами. Это сказочно, удивительно : вместе с потоком метеоров Стоун будет много лет мчаться где-то за Марсом и каждый пятый год возвращаться к Земле, миллион веков то показываться в поле зрения планеты, то вновь исчезать. Стоун и Мирмидоны, вечные и нетленные, изменчивые и непостоянные, как цвета в калейдоскопе - длинной трубке, которую ты в детстве наставлял на солнце и крутил.
- Прощай, Холлис. - Это чуть слышный голос Стоуна. - Прощай.
- Счастливо! - крикнул Холлис через пятьдесят тысяч километров.
- Не смеши, - сказал Стоун и пропал.
Звезды подступили ближе.
Теперь все голоса затухали, удаляясь каждый по своей траектории, кто в сторону Марса, кто в космические дали. А сам Холлис... Он посмотрел вниз. Единственный из всех, он возвращался на Землю.
- Прощай.
- Не унывай.
- Прощай, Холлис. - Это Эплгейт.
Многочисленные: "До свидания". Отрывистые:
"Прощай". Большой мозг распадался. Частицы мозга, который так чудесно работал в черепной коробке несущегося сквозь космос ракетного корабля, одна за другой умирали; исчерпывался смысл их совместного существования. И как тело гибнет, когда перестает действовать мозг, так и дух корабля, и проведенные вместе недели и месяцы, и все, что они означали друг для друга, - всему настал конец. Эплгейт был теперь всего-навсего отторженным от тела пальцем; нельзя подсиживать, нельзя презирать. Мозг взорвался, и мертвые никчемные осколки разбросало, не соберешь. Голоса смолкли, во всем космосе тишина. Холлис падал в одиночестве.
Они все очутились в одиночестве. Их голоса умерли, точно эхо слов всевышнего, изреченных и отзвучавших в звездной бездне. Вон капитан улетел к Луне, вон метеорный рой унес Стоуна, вон Стимсон, вон Эплгейт на пути к Плутону, вон Смит, Тэрнер, Ундервуд и все остальные; стеклышки калейдоскопа, которые так долго составляли одушевленный узор, разметало во все стороны.
"А я? - думал Холлис. - Что я могу сделать? Есть ли еще возможность чем-то восполнить ужасающую пустоту моей жизни? Хоть одним добрым делом загладить подлость, которую я накапливал столько лет, не подозревая, что она живет во мне! Но ведь здесь, кроме меня, никого нет, а разве можно в одиночестве сделать доброе дело? Нельзя. Завтра вечером я войду в атмосферу Земли".
"Я сгорю, - думал он, - и рассыплюсь прахом по всем материкам. Я принесу пользу. Чуть-чуть, но прах есть прах, земли прибавится".
Он падал быстро, как пуля, как камень, как железная гиря, от всего отрешившийся, окончательно отрешившийся. Ни грусти, ни радости в душе, ничего, только желание сделать доброе дело теперь, когда всему конец, доброе дело, о котором он один будет знать.
"Когда я войду в атмосферу, - подумал Холлис, - то сгорю, как метеор".
- Хотел бы я знать, - сказал он, - кто-нибудь увидит меня?
Мальчуган на проселочной дороге поднял голову и воскликнул:
- Смотри, мама, смотри! Звездочка падает!
Яркая белая звездочка летела в сумеречном небе Иллинойса.
- Загадай желание, - сказала его мать. - Скорее загадай желание.
Рэй Брэдбери  |
| | |
|
| Уснувший в Армагеддоне Верховная боль в сообществе 10:27:28 |
| Никто не хочет смерти, никто не ждет ее.
Просто что-то срабатывает не так, ракета поворачивается боком, астероид стремительно надвигается,
закрываешь руками глаза - чернота, движение, носовые двигатели неудержимо тянут вперед, отчаянно хочется жить - и некуда податься.
Какое-то мгновение он стоял среди обломков...
Мрак. Во мраке неощутимая боль. В боли - кошмар.
Он не потерял сознания.
Подробнее…"Твое имя?" - спросили невидимые голоса. "Сейл, - ответил он, крутясь в водовороте тошноты, - Леонард Сейл". - "Кто ты?" - закричали голоса. "Космонавт!" - крикнул он, один в ночи. "Добро пожаловать", - сказали голоса. "Добро... добро...". И замерли.
Он поднялся, обломки рухнули к его ногам, как смятая, порванная одежда.
Взошло солнце, и наступило утро.
Сейл протиснулся сквозь узкое отверстие шлюза и вдохнул воздух. Везет. Просто везет. Воздух пригоден для дыхания. Продуктов хватит на два месяца. Прекрасно, прекрасно! И это тоже! - Он ткнул пальцем в обломки. - Чудо из чудес! Радиоаппаратура не пострадала.
Он отстучал ключом: "Врезался в астероид 787. Сейл. Пришлите помощь. Сейл. Пришлите помощь". Ответ не заставил себя ждать: "Хелло, Сейл. Говорит Адамс из Марсопорта. Посылаем спасательный корабль "Логарифм". Прибудет на астероид 787 через шесть дней. Держись".
Сейл едва не пустился в пляс.
До чего все просто. Попал в аварию. Жив. Еда есть. Радировал о помощи. Помощь придет. Ля-ля-ля! Он захлопал в ладоши.
Солнце поднялось, и стало тепло. Он не ощущал страха смерти. Шесть дней пролетят незаметно. Он будет есть, он будет спать. Он огляделся вокруг. Опасных животных не видно, кислорода достаточно. Чего еще желать? Разве что свинины с бобами. Приятный запах разлился в воздухе.
Позавтракав, он выкурил сигарету, глубоко затягиваясь и медленно выпуская дым. Радостно покачал головой. Что за жизнь. Ни царапины. Повезло. Здорово повезло.
Он клюнул носом. Спать, подумал он. Неплохая идея. Вздремнуть после еды. Времени сколько угодно. Спокойно. Шесть долгих, роскошных дней ничегонеделания и философствования. Спать.
Он растянулся на земле, положил голову на руку и закрыл глаза.
И в него вошло, им овладело безумие. "Спи, спи, о спи, - говорили голоса. - А-а, спи, спи" Он открыл глаза. Голоса исчезли. Все было в порядке. Он передернулся, покрепче закрыл глаза и устроился поудобнее. "Ээээээээ", - пели голоса далеко- далеко. "Ааааааах", - пели голоса. "Спи, спи, спи, спи, спи", - пели голоса. "Умри, умри, умри, умри, умри", - пели голоса. "Оооооооо!" - кричали голоса. "Мммммммм", - жужжала в его мозгу пчела. Он сел. Он затряс головой. Он зажал уши руками. Прищурившись, поглядел на разбитый корабль. Твердый металл. Кончиками пальцев нащупал под собой крепкий камень. Увидел на голубом небосводе настоящее солнце, которое дает тепло.
"Попробуем уснуть на спине", - подумал он и снова улегся. На запястье тикали часы. В венах пульсировала горячая кровь.
"Спи, спи, спи, спи", - пели голоса.
"Ооооооох", - пели голоса.
"Ааааааах", - пели голоса.
"Умри, умри, умри, умри, умри. Спи, спи, умри, спи, умри, спи, умри! Оохх, Аахх, Эээээээ!" Кровь стучала в ушах, словно шум нарастающего ветра.
"Мой, мой, - сказал голос. - Мой, мой, он мой"
"Нет, мой, мой, - сказал другой голос. - Нет, мой, мой, он мой!"
"Нет, наш, наш, - пропели десять голосов. - Наш, наш, он наш!"
Его пальцы скрючились, скулы свело спазмой, веки начали вздрагивать.
"Наконец-то, наконец-то, - пел высокий голос. - Теперь, теперь. Долгое-долгое ожидание. Кончилось, кончилось, - пел высокий голос. - Кончилось, наконец-то кончилось!"
Словно ты в подводном мире. Зеленые песни, зеленые видения, зеленое время. Голоса булькают и тонут в глубинах морского прилива. Где-то вдалеке хоры выводят неразборчивую песнь. Леонард Сейл начал метаться в агонии. "Мой, мой", - кричал громкий голос. "Мой, мой", - визжал другой. "Наш, наш", - визжал хор.
Грохот металла, звон мечей, стычка, битва, борьба, война. Все взрывается, его мозг разбрызгивается на тысячи капель.
"Эээээээ!"
Он вскочил на ноги с пронзительным воплем. В глазах у него все расплавилось и поплыло. Раздался голос:
"Я Тилле из Раталара. Гордый Тилле, Тилле Кровавого Могильного Холма и Барабана Смерти. Тилле из Раталара, Убийца Людей!"
Потом другой: "Я Иорр из Вендилло, Мудрый Иорр, Истребитель Неверных!"
"А мы воины, - пел хор, - мы сталь, мы воины, мы красная кровь, что течет, красная кровь, что бежит, красная кровь, что дымится на солнце".
Леонард Сейл шатался, будто под тяжким грузом. "Убирайтесь! - кричал он. - Оставьте меня, ради бога, оставьте меня!"
"Ииииии", - визжал высокий звук, словно металл по металлу.
Молчание.
Он стоял, обливаясь потом. Его била такая сильная дрожь, что он с трудом держался на ногах. Сошел с ума, подумал он. Совершенно спятил. Буйное помешательство. Сумасшествие.
Он разорвал мешок с продовольствием и достал химический пакет.
Через мгновение был готов горячий кофе. Он захлебывался им, ручейки текли по нёбу. Его бил озноб. Он хватал воздух большими глотками.
Будем рассуждать логично, сказал он себе, тяжело опустившись на землю; кофе обжег ему язык. Никаких признаков сумасшествия в его семье за последние двести лет не было. Все здоровы, вполне уравновешенны. И теперь никаких поводов для безумия. Шок? Глупости. Никакого шока. Меня спасут через шесть дней. Какой может быть шок, раз нет опасности? Обычный астероид. Место самое-самое обыкновенное. Никаких поводов для безумия нет. Я здоров.
"Ии?" - крикнул в нем тоненький металлический голосок. Эхо. Замирающее эхо.
"Да! - закричал он, стукнув кулаком о кулак. - Я здоров!"
"Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха". Где-то заухал смех. Он обернулся. "Заткнись, ты!" - взревел он. "Мы ничего не говорили", - сказали горы. "Мы ничего не говорили", - сказало небо. "Мы ничего не говорили", - сказали обломки.
"Ну, ну, хорошо, - сказал он неуверенно. - Понимаю, что не вы".
Все шло как положено.
Камешки постепенно накалялись. Небо было большое и синее. Он поглядел на свои пальцы и увидел, как солнце горит в каждом черном волоске. Он поглядел на свои башмаки, покрытые пылью, и внезапно почувствовал себя очень счастливым оттого, что принял решение. Я не буду спать, подумал он. Раз у меня кошмары, зачем спать? Вот и выход.
Он составил распорядок дня. С девяти утра (а сейчас было именно девять) до двенадцати он будет изучать и осматривать астероид, а потом желтым карандашом писать в блокноте обо всем, что увидит. После этого он откроет банку сардин и съест немного консервированного хлеба с толстым слоем масла. С половины первого до четырех прочтет девять глав из "Войны и мира". Он вытащил книгу из-под обломков и положил ее так, чтобы она была под рукой. У него есть еще книжка стихов Т. С. Элиота. Это чудесно.
Ужин - в полшестого, а потом от шести до десяти он будет слушать радиопередачи с Земли - комиков с их плоскими шутками, и безголосого певца, и выпуски последних новостей, а в полночь передача завершится гимном Объединенных Наций.
А потом?
Ему стало нехорошо.
До рассвета я буду играть в солитер, подумал он. Сяду и стану пить горячий черный кофе и играть в солитер без жульничества, до самого рассвета. "Хо-хо", - подумал он.
"Ты что-то сказал?" - спросил он себя.
"Я сказал: "Хо-хо", - ответил он. - Рано или поздно ты должен будешь уснуть".
"У меня сна - ни в одном глазу", - сказал он.
"Лжец", - парировал он, наслаждаясь разговором с самим собой.
"Я себя прекрасно чувствую", - сказал он.
"Лицемер", - возразил он себе.
"Я не боюсь ночи, сна и вообще ничего не боюсь", - сказал он.
"Очень забавно", - сказал он.
Он почувствовал себя плохо. Ему захотелось спать. И чем больше он боялся уснуть, тем больше хотел лечь, закрыть глаза и свернуться в клубочек.
"Со всеми удобствами?" - спросил его иронический собеседник.
"Вот сейчас я пойду погулять и осмотрю скалы и геологические обнажения и буду думать о том, как хорошо быть живым", - сказал он.
"О господи! - вскричал собеседник. - Тоже мне Уильям Сароян!"
Все так и будет, подумал он, может быть, один день, может быть, одну ночь, а как насчет следующей ночи и следующей? Сможешь ты бодрствовать все это время, все шесть ночей? Пока не придет спасательный корабль? Хватит у тебя пороху, хватит у тебя силы?
Ответа не было.
Чего ты боишься? Я не знаю. Этих голосов. Этих звуков. Но ведь они не могут повредить тебе, не так ли?
Могут. Когда-нибудь с ними придется столкнуться...
А нужно ли? Возьми себя в руки, старина. Стисни зубы, и вся эта чертовщина сгинет.
Он сидел на жесткой земле и чувствовал себя так, словно плакал навзрыд. Он чувствовал себя так, как если бы жизнь была кончена и он вступал в новый и неизведанный мир. Это было как в теплый, солнечный, но обманчивый день, когда чувствуешь себя хорошо, - в такой день можно или ловить рыбу, или рвать цветы, или целовать женщину, или еще что-нибудь делать. Но что ждет тебя в разгар чудесного дня?
Смерть.
Ну, вряд ли это.
Смерть, настаивал он.
Он лег и закрыл глаза. Он устал от этой путаницы. Отлично подумал он, если ты смерть, приди и забери меня. Я хочу понять, что означает эта дьявольская чепуха.
И смерть пришла.
"Эээээээ", - сказал голос.
"Да, я это понимаю, - сказал Леонард Сейл. - Ну, а что еще?"
"Ааааааах", - произнес голос.
"И это я понимаю", - раздраженно ответил Леонард Сейл. Он похолодел. Его рот искривила дикая гримаса.
"Я - Тилле из Раталара, Убийца Людей!"
"Я - Иорр из Вендилло, Истребитель Неверных!"
"Что это за планета?" - спросил Леонард Сейл, пытаясь побороть страх.
"Когда-то она была могучей", - ответил Тилле из Раталара.
"Когда-то место битв", - ответил Иорр из Вендилло.
"Теперь мертвая", - сказал Тилле.
"Теперь безмолвная", - сказал Иорр.
"Но вот пришел ты", - сказал Тилле.
"Чтобы снова дать нам жизнь", - сказал Иорр.
"Вы умерли, - сказал Леонард Сейл, весь корчащаяся плоть. - Вы ничто, вы просто ветер".
"Мы будем жить с твоей помощью".
"И сражаться благодаря тебе".
"Так вот в чем дело, - подумал Леонард Сейл. - Я должен стать полем боя, так?.. А вы - друзья?"
"Враги!" - закричал Иорр.
"Лютые враги!" - закричал Тилле.
Леонард страдальчески улыбнулся. Ему было очень плохо. "Сколько же вы ждали?" - спросил он.
"А сколько длится время?"
"Десять тысяч лет?"
"Может быть".
"Десять миллионов лет?"
"Возможно".
"Кто вы? - спросил он. - Мысли, духи, призраки?"
"Все это и даже больше".
"Разумы?"
"Вот именно".
"Как вам удалось выжить?"
"Ээээээээ", - пел хор далеко-далеко.
"Ааааааах", - пела другая армия в ожидании битвы.
"Когда-то это была плодородная страна, богатая планета. На ней жили два народа, две сильные нации, а во главе их стояли два сильных человека. Я, Иорр, и он, тот, что зовет себя Тилле. И планета пришла в упадок, и наступило небытие. Народы и армии все слабели и слабели в ходе великой войны, длившейся пять тысяч лет. Мы долго жили и долго любили, пили много, спали много и много сражались. И когда планета умерла, наши тела ссохлись, и только со временем наука помогла нам выжить".
"Выжить, - удивился Леонард Сейл. - Но от вас ничего не осталось".
"Наш разум, глупец, наш разум! Чего стоит тело без разума?"
"А разум без тела? - рассмеялся Леонард Сейл. - Я нашел вас здесь. Признайтесь, это я нашел вас!"
"Точно, - сказал резкий голос. - Одно бесполезно без другого. Но выжить - это и значит выжить, пусть даже бессознательно. С помощью науки, с помощью чуда разум наших народов выжил".
"Только разум - без чувства, без глаз, без ушей, без осязания, обоняния и прочих ощущений?"
"Да, без всего этого. Мы были просто нереальностью, паром. Долгое время. До сегодняшнего дня".
"А теперь появился я", - подумал Леонард Сейл.
"Ты пришел, - сказал голос, - чтобы дать нашему уму физическую оболочку. Дать нам наше желанное тело".
"Ведь я только один", - подумал Сейл.
"И тем не менее ты нам нужен".
"Но я - личность. Я возмущен вашим вторжением"
"Он возмущен нашим вторжением. Ты слышал его, Иорр? Он возмущен!"
"Как будто он имеет право возмущаться!"
"Осторожнее, - предупредил Сейл. - Я моргну глазом, и вы пропадете, призраки! Я пробужусь и сотру вас в порошок!"
"Но когда-нибудь тебе придется снова уснуть! - закричал Иорр. - И когда это произойдет, мы будем здесь, ждать, ждать, ждать. Тебя".
"Чего вы хотите?"
"Плотности. Массы. Снова ощущений".
"Но ведь моего тела не хватает на вас обоих".
"Мы будем сражаться друг с другом".
Раскаленный обруч сдавил его голову. Будто в мозг между двумя полушариями вгоняли гвоздь.
Теперь все стало до ужаса ясным. Страшно, блистательно ясным. Он был их вселенной. Мир его мыслей, его мозг, его череп поделен на два лагеря, один - Иорра, другой - Тилле. Они используют его!
Взвились знамена под рдеющим небом его мозга. В бронзовых щитах блеснуло солнце. Двинулись серые звери и понеслись в сверкающих волнах плюмажей, труб и мечей.
"Эээээээ!" Стремительный натиск.
"Ааааааах!" Рев.
"Наууууу!" Вихрь.
"Мммммммммммммм..."
Десять тысяч человек столкнулись на маленькой невидимой площадке. Десять тысяч человек понеслись по блестящей внутренней поверхности глазного яблока. Десять тысяч копий засвистели между костями его черепа. Выпалили десять тысяч изукрашенных орудий. Десять тысяч голосов запели в его ушах. Теперь его тело было расколото и растянуто, оно тряслось и вертелось, оно визжало и корчилось, черепные кости вот-вот разлетятся на куски. Бормотание, вопли, как будто через равнины разума и континент костного мозга, через лощины вен, по холмам артерий, через реки меланхолии идет армия за армией, одна армия, две армии, мечи сверкают на солнце, скрещиваясь друг с другом, пятьдесят тысяч умов, нуждающихся в нем, использующих его, хватают, скребут, режут. Через миг - страшное столкновение, одна армия на другую, бросок, кровь, грохот, неистовство, смерть, безумство!
Как цимбалы звенят столкнувшиеся армии!
Охваченный бредом, он вскочил на ноги и понесся в пустыню. Он бежал и бежал и не мог остановиться.
Он сел и зарыдал. Он рыдал до тех пор, пока не заболели легкие. Он рыдал безутешно и долго. Слезы сбегали по его щекам и капали на растопыренные дрожащие пальцы. "Боже, боже, помоги мне, о боже, помоги мне", - повторял он.
Все снова было в порядке.
Было четыре часа пополудни. Солнце палило скалы. Через некоторое время он приготовил и съел бисквиты с клубничным джемом. Потом, как в забытьи, стараясь не думать, вытер запачканные руки о рубашку.
По крайней мере, я знаю, с кем имею дело, подумал он. О господи, что за мир! Каким простодушным он кажется на первый взгляд, и какой он чудовищный на самом деле! Хорошо, что никто до сих пор его не посещал. А может, кто-то здесь был? Он покачал головой, полной боли. Им можно только посочувствовать, тем, кто разбился здесь раньше, если только они действительно были. Теплое солнце, крепкие скалы, и никаких признаков враждебности. Прекрасный мир.
До тех пор, пока не закроешь глаза и не забудешься. А потом ночь, и голоса, и безумие, и смерть на неслышных ногах.
"Однако я уже вполне в норме, - сказал он гордо. - Вот посмотри", - и вытянул руку. Подчиненная величайшему усилию воли, она больше не дрожала. "Я тебе покажу, кто здесь правитель, черт возьми! - пригрозил он безвинному небу. - Это я". - И постучал себя в грудь.
Подумать только, что мысль может прожить так долго! Наверно, миллион лет все эти мысли о смерти, смутах, завоеваниях таились в безвредной на первый взгляд, но ядовитой атмосфере планеты и ждали живого человека, чтобы он стал сосудом для проявления их бессмысленной злобы.
Теперь, когда он почувствовал себя лучше, все это казалось, глупостью. Все, что мне нужно, думал он, это продержаться шесть суток без сна. Тогда они не смогут так мучить меня. Когда я бодрствую, я хозяин положения. Я сильнее, чем эти сумасшедшие военачальники с их идиотскими ордами трубачей и носителей мечей и щитов.
"Но выдержу ли я? - усомнился он. - Целых шесть ночей? Не спать? Нет, я не буду спать. У меня есть кофе, и таблетки, и книги, и карты. Но я уже сейчас устал, так устал, - думал он. - Продержусь ли я?"
Ну а если нет... Тогда пистолет всегда под рукой.
Интересно, куда денутся эти дурацкие монархи, если пустить пулю на помост, где они выступают? На помост, который - весь их мир. Нет. Ты, Леонард Сейл, слишком маленький помост. А они слишком мелкие актеры. А что если пустить пулю из-за кулис, разрушив декорации занавес, зрительный зал? Уничтожить помост, всех, кто неосторожно попадется на пути!
Прежде всего снова радировать в Марсопорт. Если найдут возможность прислать спасательный корабль поскорее, может быть, удастся продержаться. Во всяком случае, надо предупредить их, что это за планета; такое невинное с виду место в действительности не что иное, как обиталище кошмаров и дикого бреда.
Минуту он стучал ключом, стиснув зубы. Радио безмолвствовало.
Оно послало призыв о помощи, приняло ответ и потом умолкло навсегда.
"Какая насмешка, - подумал он. - Остается одно - составить план".
Так он и сделал. Он достал свой желтый карандаш и набросал шестидневный план спасения.
"Этой ночью, - писал он, - прочесть еще шесть глав "Войны и мира". В четыре утра выпить горячего черного кофе. В четверть пятого вынуть колоду карт и сыграть десять партий в солитер. Это займет время до половины седьмого, затем еще кофе. В семь послушать первые утренние передачи с Земли, если приемник вообще работает. Работает ли?"
Он проверил работу приемника. Тот молчал.
"Хорошо, - написал он, - от семи до восьми петь все песни, какие знаешь, развлекать самого себя. От восьми до девяти думать об Элен Кинг. Вспомнить Элен. Нет, думать об Элен прямо сейчас".
Он подчеркнул это карандашом.
Остальные дни были расписаны по минутам. Он проверил медицинскую сумку. Там лежало несколько пакетиков с таблетками, которые помогут не спать. Каждый час по одной таблетке все эти шесть суток. Он почувствовал себя вполне уверенным. "Ваше здоровье, Иорр, Тилле!" Он проглотил одну из возбуждающих таблеток и запил ее глотком обжигающего черного кофе.
Итак, одно следовало за другим, был Толстой, был Бальзак, ромовый джин, кофе, таблетки, прогулки, снова Толстой, снова Бальзак, опять ромовый джин, снова солитер. Первый день прошел так же, как второй, а за ним третий.
На четвертый день он тихо лежал в тени скалы, считая до тысячи пятерками, потом десятками, только чтобы загрузить чем-нибудь ум и заставить его бодрствовать. Глаза его так устали, что он вынужден был часто промывать их холодной водой. Читать он не мог, голова разламывалась от боли. Он был так изнурен, что уже не мог и двигаться. Лекарства привели его в состояние оцепенения. Он напоминал бодрствующую восковую фигуру. Глаза его остекленели, язык стал похож на заржавленное острие пики, а пальцы словно обросли мехом и ощетинились иглами.
Он следил за стрелкой часов... Еще секундой меньше, думал он. Две секунды, три секунды, четыре, пять, десять, тридцать секунд. Целая минута. Теперь уже на целый час меньше осталось ждать. О корабль, поспеши же к назначенной цели!
Он тихо засмеялся.
А что случится, если он бросит все и уплывет в сон? Спать, спать, быть может, грезить. Весь мир - помост. Что, если он сдастся в неравной борьбе и падет?
"Ииииииии", - высокий, пронзительный, грозный звук разящего металла.
Он содрогнулся. Язык шевельнулся в сухом, шершавом рту.
Иорр и Тилле снова начнут свои стародавние распри.
Леонард Сейл совсем сойдет с ума.
И победитель овладеет останками этого безумца - трясущимся, хохочущим диким телом - и пошлет его скитаться по лицу планеты на десять, двадцать лет, а сам надменно расположится в нем и будет творить суд, и отправлять на казнь величественным жестом, и навещать души невидимых танцовщиц. А самого Леонарда Сейла, то, что от него останется, отведут в какую-нибудь потаенную пещеру, где он пробудет двадцать безумных лет, кишащий червями и войнами, насилуемый древними диковинными мыслями.
Когда придет спасательный корабль, он не найдет ничего. Сейла спрячет ликующая армия, сидящая в его голове. Спрячет где-нибудь в расщелине, и Сейл станет гнездом, в котором какой-нибудь Иорр будет высиживать свои гнусные планы. Эта мысль едва не убила его.
Двадцать лет безумия. Двадцать лет пыток, двадцать лет, заполненных делами, которые ты не хочешь делать. Двадцать лет бушующих войн, двадцать лет тошноты и дрожи.
Голова его упала на колени. Веки со скрежетом разомкнулись и с легким шумом закрылись. Барабанная перепонка устало хлопнула.
"Спи, спи", - запели слабые голоса.
"У меня... у меня есть к вам предложение, - подумал Леонард Сейл. - Слушайте, ты, Иорр, и ты, Тилле! Иорр, ты, и ты тоже, Тилле! Иорр, ты можешь владеть мной по понедельникам, средам и пятницам. Тилле, ты будешь сменять его по воскресеньям, вторникам и субботам. В четверг я выходной. Согласны?"
"Ээээээээ", - пели морские приливы, кипя в его мозгу.
"Оооооооох", - мягко-мягко пели отдаленные голоса.
"Что вы скажете? Поладим на этом, Иорр, Тилле?"
"Нет!" - ответил один голос.
"Нет!" - сказал другой.
"Жадюги, оба вы жадюги! - жалобно вскричал Сейл. - Чума на оба ваших дома!"
Он спал.
Он был Иорром, и драгоценные кольца сверкали на его руках. Он появился у ракеты и выставил вперед руку, направляя слепые армии. Он был Иорром, древним предводителем воинов, украшенных драгоценными камнями.
И он был Тилле, любимцем женщин, убийцей собак!
Почти бессознательно его рука потянулась к кобуре у бедра. Спящая рука вытащила пистолет Рука поднялась, пистолет прицелился. Армии Тилле и Иорра вступили в бой.
Пистолет выстрелил.
Пуля оцарапала лоб Сейла и разбудила его.
Выбравшись из осады, он не спал следующие шесть часов. Теперь он знал, что это безнадежно. Он промыл и перевязал рану. Он пожалел, что не прицелился точнее, тогда все было бы уже кончено. Он взглянул на небо. Еще два дня. Еще два. Торопись, корабль, торопись. Он отупел от бессонницы.
Бесполезно. К концу этого срока он уже вовсю бредил. Он поднял пистолет, и положил его, и поднял снова, приложил к голове, нажал было пальцем на спусковой крючок, передумал, снова посмотрел на небо.
Наступила ночь. Он попытался читать, но отбросил книгу прочь. Разорвал ее и сжег, просто чтобы чем-нибудь заняться.
Как он устал! Через час, решил он.
"Если ничего не случится, я убью себя. Теперь серьезно. На этот раз не струшу". Он приготовил пистолет и положил его на землю рядом с собой.
Теперь он был очень спокоен, хотя и ужасно измучен. С этим будет покончено.
В небе показалось пламя.
Это было так неправдоподобно, что он заплакал.
"Ракета", - сказал он, вставая. "Ракета!" - закричал он, протирая глаза, и побежал вперед.
Пламя становилось все ярче, росло, опускалось.
Он бешено размахивал руками, спеша вперед, бросив пистолет, и припасы, и все.
"Вы видите это, Иорр, Тилле! Дикари, чудовища, я вас одолел! Я победил! За мной пришли! Я победил, черт бы вас побрал".
Он злорадно усмехнулся, поглядев на скалы, небо, на собственные руки.
Ракета села. Леонард Сейл, качаясь, ждал, когда откроется дверь.
"Прощай, Иорр, прощай, Тилле!" - ухмыляясь, с горящими глазами, победно закричал он.
"Ээээээ", - затих вдалеке рев.
"Ааааааах", - угасли голоса.
Широко раскрылся шлюзовой люк ракеты. Из него выпрыгнули два человека.
- Сейл? - спросили они. - Мы - корабль АСДН номер тринадцать. Перехватили ваш SOS и решили сами вас подобрать. Корабль из Марсопорта придет только послезавтра. Мы бы хотели немного отдохнуть. Неплохо здесь переночевать, потом забрать вас, и отправиться дальше.
- Нет, - произнес Сейл, и лицо его исказилось от ужаса. - Нельзя переночевать...
Он не мог говорить. Он упал на землю.
- Быстрей, - произнес над ним голос в туманном вихре. - Дай ему немного жидкой пищи и снотворного. Ему нужна еда и отдых.
- Не надо отдыха! - завопил Сейл.
- Бредит, - тихо сказал один из них.
- Нельзя спать! - вопил Сейл.
- Тише, тише, - сказал человек нежно. Игла вонзилась в руку Сейла.
Сейл колотил руками и ногами.
- Не надо спать, поедем! - страшно кричал он. - Ну поедем!
- Бред, - сказал один. - Шок.
- Не надо снотворного! - пронзительно кричал Сейл.
Снотворное разливалось по его телу.
"Эээээээээ", - пели древние ветры.
"Ааааааааааах", - пели древние моря.
- Не надо снотворного, нельзя спать, пожалуйста, не надо, не надо, не надо! - кричал Сейл, пытаясь подняться. - Вы... не... знаете!..
- Не волнуйся, старик, ты теперь в безопасности, не о чем беспокоиться.
Леонард Сейл спал. Двое стояли над ним. По мере того как они смотрели на него, черты его лица менялись все больше и больше.
Он стонал, и плакал, и рычал во сне. Его лицо беспрестанно преображалось. Это было лицо святого, грешника, злого духа, чудовища, мрака, света, одного, множества, армии, пустоты - всего, всего!
Он корчился во сне.
- Ээээээээээ! - взорвался криком его рот. - Иииииии! - визжал он.
- Что с ним? - спросил один из спасителей.
- Не знаю. Дать еще снотворного?
- Да, еще дозу. Нервы. Ему надо много спать.
Они вонзили иглу в его руку. Сейл корчился, плевался и стонал.
И вдруг умер.
Он лежал, а двое стояли над ним.
- Какой ужас! - сказал один. - Как ты это объяснишь?
- Шок. Бедный малый. Какая жалость. - Они закрыли ему лицо. - Ты когда-нибудь видел подобное лицо?
- Абсолютно безумное.
- Одиночество. Шок.
- Да. Боже, что за выражение! Не хотел бы я когда-нибудь еще увидеть такое лицо.
- Какая беда, ждал нас, и мы прибыли, а он все равно умер.
Они огляделись вокруг.
- Что будем делать? Переночуем здесь?
- Да. И хорошо бы не в корабле.
- Сначала похороним его, конечно.
- Само собой,
- И будем спать на свежем воздухе, ладно? Хорошо снова поспать на свежем воздухе. После двух недель в этом проклятом корабле.
- Давай. Я подыщу для него место. А ты готовь ужин, идет?
- Идет.
- Хорошо поспим сегодня.
- Отлично, отлично.
Они выкопали могилу, прочитали молитву. Потом молча выпили по чашке вечернего кофе. Они вдыхали сладкий воздух планеты и смотрели на чудесное небо и яркие и прекрасные звезды.
- Какая ночь! - сказали они, укладываясь.
- Приятных сновидений, - сказал один, поворачиваясь.
И другой ответил:
- Приятных сновидений.
Они заснули.
Рэй Брэдбери |
| | |
|
| F***king memories 3: Cigarettes Велурушк няш. 06:03:27 |
 Wanna be my f**cking whore? | Сигареты. Дым. Табак. Вкус.
Длинный пост, если изволите, хотя кого я спрашиваю?
У меня кружка кофе со сливками, Мумий Тролль на фоне, раннее утро, и первая сигарета спустя 4 года.
Можете не переживать, если таковые найдутся, курить я не собираюсь. Но именно сейчас захотелось "подышать" и посрывать дымок со своих губ. А все почему? Потому что в свое время вся эта "сигаретная эпопея" крепко ассоциируется с какими-то интересными вещами, и это уже на рефлекторном уровне, мышечная память, если изволите. Пока шел в 6 утра с супермаркета и курил эту сигарету ловил натуральные флэшбеки в прошлое. И мне кажется, что из-за этого большинство и бросить не может. А теперь по пунктам.
1. Город.
Ну кто бы мог подумать? Город. Конечно, пыхтеть дымком по деревне такое себе развлечение. А когда гуляешь по вечернему /утреннему городу сигарета так и проситься в руку, для бесцельной прогулки, наблюдая как просыпается (ночь или утро, неважно) город, ты смотришь за людьми, или стоишь на набережной/мосту пуская дым, чуть прищурив глаза не думая ни о чем. Странно. Но попробовав раз, в свободный день я просыпался рано утром, чтобы уйти с общаги на набережную в Омске, просто чтобы покурить.
2. Компания.
А куда ж без нее. Один очень яркий момент. В подъезде на вечеринке зацепились разговором с харизматичным пареньком, таким же КВНщиком как и я сам, и по пачке скурили, в красках описывая какие блюда и как он их готовит. Теперь с такими разговорами тоже ассоциация с сигаретами. Знаете, такое простое общение с человеком, почти взахлеб.
3. Компьютерные клубы/игры.
Тоже никуда без этого. Прочно в голове засела ассоциация. Герои меча и магии, конечно же, третья часть. Один или с компанией на одном компе. Но отдельная тема - это компьютерные клубы. Чтобы вы понимали: это C.S. 1.6 с русской озвучкой, дота как карта в Варкрафте, Lineage II со спорами на перекуре не только о том у кого грудь больше (у темных воинов или темных магов?), а о том какие тату сделать или обсуждать как кто-то из пати смог точнуть пуху. А еще классно, когда ты выходишь уже утром на улицу, город еще спит, а на улице тихий белоснежный снег хлопьями идет, а тебе тепло, ты без шапки, расстегнут, достаешь небрежно сигарету, тебя угощает твой сопартиец огоньком и ты закуриваешь. И идешь не спеша. Затягиваясь. Пуская дымок. Уже как в тумане. Хочется спать. И ты наслаждаешься этим временем, думая о том, что в этот момент жизнь неумолимо и сладко прекрасна.
4. Секс.
Это самое сложное. Особенно, когда ты бросил курить. Тут и говорить нечего. Иногда кажется, что сигареты придумали после секса. Слишком они для меня вписываются в процесс. Они придают какой-то шарм. Даже немного более постыдный, чем само соитие. Есть просто минет, а есть минет, когда ты смотришь на нее сверху вниз сквозь клубы дыма. И ты думаешь, что вот он, верх похоти и изврата. Не знаю. Трудно описать. Но даже так это все начинает заводить, и невольно крутишь в голове эти воспоминания.
5. Рестораны/пабы/кафе.
Да, да. Как же это было а*уенно. ты приходишь, садишься, тебе приносят пепельницу. В ожидании ты закуриваешь. Официант тебе приносит в роксе холодный Егерьмейстер (для кого-то другого, может быть и другой напиток, как вариант виски со льдом или бренди), и делая глоток, катаешь его на языке, полностью перекрывая вкус сигареты и проглатываешь, разнося тепло по телу и легкое жжение в желудке, вновь закуриваешь. Или за барной стойкой. И чтобы народа почти не было. Сейчас уже так не получится, увы.
Фух, ну я думаю, что "кончил и закурил", если это актуально.
Спасибо за ваше внимание. |
| | |
| Позавчера — понедельник, 12 ноября 2018 г. |
|
| ^&R& cаlm portal woman 18:04:16 |
 / | каждый раз, когда я пытаюсь разобраться в папках телефона, я навожу еще больший срач |
| | |
|
| ы лyковица 16:02:06 |
 КТО ЗНАЕТ ЮЛИАНА УПЫРЯ МЕТАТРОНА ЛС | ща бы по69баться с лил пипом а не вот тут тухуть |
| | |
| пятница, 9 ноября 2018 г. |
|
| ыы лyковица 11:36:32 |
 КТО ЗНАЕТ ЮЛИАНА УПЫРЯ МЕТАТРОНА ЛС | НАКОНЕЦ-ТО
я купила стул и теперь не буду сидеть на табурете, как петух на заборе
уже спина отваливается |
| | |
| |
offline
— записи
— ленты друзей
